Протоколы колдуна Стоменова - Страница 28

Следователь (прищурившись): — А что, Андрей Николаевич, скажешь ты мне, если сообщу я, что бумага одна на тебя из Москвы прислана, где приказ имеется расстрелять тебя в ближайшие дни за преднамеренное убийство с отягчающими обстоятельствами? А?

Стоменов: — Так нет у тебя такой бумаги, Сергей Дмитрич, и не будет никогда.

Следователь (задумчиво): — Верно говоришь, такой бумаги нету… Но ведь прийти может…

Стоменов: — Не придет, Дмитрич, как я это знаю, так и тебе это известным будет… А потому меня не испытывай понапрасну, потому как сердце у меня крепкое да уверенное, а хранитель всегда или рядом, или придет по моему желанию. Судьбы будущные я многих знаю наперед, а уж свою и подавно, да в превеликих точностях. Только семя третьеколенное Кривошеевское или другое чье редкое, случайное, которое на пути к Магии Силы Смертной находится, сгинуть может, потому как не удержит, не сдюжит. Но если удержит и Магом станет — только своею собственной смертью умрет — и никакой другой…

Восемнадцатый день допроса

Стоменов: — С вами, такими учеными да начитанными, больно ой как не просто разговор весть. Говорю я тебе, Сергей Дмитрич, многое, а сам чую — если б ты вовсе не понимал, о чем толкую я, то и ладно, да вот только ты на свой манер все разумеваешь. Разъяснять мне скушно, да и горя не будет, если ты так и не уразумеешь ничего… Мы, Кривошеевского рода, не спорщиками будем, как многий люд ученый, а умельцами — хошь узнать если, то я поведаю, а твое своим сменять надобности не имею.

Ты вот со мной чего речи уважительные ведешь, а? Знаю, Сергей Дмитрич, знаю. В секретах предполагаемых нужду имеешь великую. Про шапку-невидимку говорил я? Говорил. Как хвори многие одолеть — говорил? Говорил. Как Силу Великую обрести — сказывал? Сказывал… Но только я многое уже сказал, а тебе все мнится — что вот-вот, еще чуточку — и я, глядишь, какой-никакой, а секрет тебе перескажу. Но говорю — многое поведано, да малое принято.

Нешто мне Никола, ты думаешь, сказывал, как до деревни своей добраться, когда в лес меня отвел, ослепил на время да и покинул? Как от зверя отбиться, как ориентир сообразить, как с голоду и жажды не помереть? Ничего из того не было сказано, а только бросил он меня в лесу — а я ему благодарен остался, потому как выжил и науку великую поимел… Ишь, как у людев все просто выходит: ты сказывай, а я исполню в точности. А ты пойди, как в сказке, туда — не знаю куда, да еще найди кое-что — тогда или Магом сделаешься, или разум утеряешь, или сгинешь вовсе… (следователь барабанит пальцами по столу). Есть карты одни для гаданиев — так вот, там первая карточка будет Маг, а последняя — дурак (имеются в виду карты ТАРОТ. — Примечание автора).

Ты, Сергей Дмитрич, не серчай, я тебе не для того это говорю, чтоб обиду тебе сделать, а лишь потому, чтоб слово мое проком тебе было, а не обузой…

Когда удерж я познавал голодом, сна лишение надобное, слово вслух не проговаривал да сдюживал тяги плотские — нет, не о том я думу имел, что, мол, удержусь да и стану Магом великим. Если ты за мыслею этой вслед пойдешь, то, конечно, сдержаться можешь, да только проку от этого будет негусто. Роду же Кривошеевскому да Никитовскому наказано было — удерж познавая, Силу в этом найти сумейте… Найдешь — не найдешь, дело хозяйское, бранить никто не станет, да только старайся все же найти ее. Коли не вышло, сорвался — всегда повтор можно сделать, да вот только хуже будет, если удерж имел, но Силу там не обнаружил. От того и выходит — чуешь, Сергей Дмитрич, — что удерж чаще всего есть цель, а важность вся — перетерпеть, и не более, но для нас до конца дойти не главное будет, а главное — найти пользу великую в процессе ентом. А посему и получается — мается баба весом грузным и голод несет справно, потому как шепнули ей на ушко, дескать, поголодаешь, так и похудеешь враз. Только баба эта дни свои удерживает, а сама — как грузной была, так и есть. Вот я и ведаю — если денькам счет ведешь, ждешь только, когда удерж твой закончится, то и Магом не сделаешься.

Следователь: — И впрямь, как в сказке про «Поди туда…»

Стоменов: — Когда мне девять лет было, или около того, игрались мы во дворе в полдень, а тут мамка моя приносит нам пирогов печеных с капустою. Каждому из ребят по пирогу вышло. Разобрали мы их, а они горячие больно, руки еще жгут… Пока я свой остужал, один из старших свой проглотил — да и хвать мой из рук — и бежать… Я, помню, заревел и за ним погнался, а навстречу мне Никола подвернулся с волком своим. Волк подле него семенит, пасть щерит, но глаз у него незлой. Никола мне допрос учиняет, пошто, мол, ревешь и чем обижен будешь, ну я ему все и выклал как на духу. Несправедливо, говорю ему, нечестно Федька наш со мной поступил. Думал, он за меня заступится. А он меня — цап! — за ухо, да больно так — и в лес поволок. Я ору дуром, слезами заливаюсь, да тут он ухо мое отпустил и толкнул меня легонько. Упал я на землю, головой тряхнул, слезы утер — гляжу: нос к носу лежу с муравейником огромным. Мураши снуют тыщами туда-сюда, в глазах мельтешат… Тут мне Никола и говорит: «А ну, Андрюха, кажь мне на муравейник ентот — увидеть хочу, где справедливость в ем обитается…» Посмотрел я на него, потом на муравьев опять поглазел: «Дядь Никола, дак это ж мураши!» — «Ну дак и что ж с того? Справедливость, Андрюха, — она или везде, где только можно, или нигде вовсе. Вот заляг здесь — и гляди в оба: как только справедливость учуешь, так беги ко мне в дом, что есть мочи, и докладывай. Растолкуешь мне все, как следует, тады я твою беду поправлю так, как захочешь… Ну а коли не найдешь справедливость енту — тогда, видать, и нема ее вовсе на белом свете… Но все равно доложи». Сказал — да и ушел восвояси, меня одного оставил. Глазел я, глазел, как мураши эти, значит, между собой организуются, но так никакой справедливости и не углядел…