Протоколы колдуна Стоменова - Страница 7

После того как промолчал я сорок дней, Никола сказал: «Не ешь. Сперва — три дня и три ночи не ешь ничего, только пей воду студеную. Луна когда сменится полностью — снова не ешь девять дней и девять ночей. И опосля, когда две луны сменятся — не ешь сорок дней и сорок ночей». Голодовал я… Три дня было ничего, сдюжил, девять дней были самыми трудными, а сорок я перетерпел легко. На сорок первый день он питье мне дал особое — мед, жимолость, шиповник, клюква, лапчатка и еще травки кой-какие, специально зашептанные, мазью натер, специально сделанной из клевера, шалфея и мать-и-мачехи, — и упал я в беспамятстве. Сорок дней голодовал я — и сорок дней снадобья его настаивались. Вот так Никола уму разуму нас учил.

Никола здоровущий был парень. По молодости развлекался на ярмарках — на спор жеребцу хребет с одного удара переламывал. Девок портил, горькую пил. Мамка рассказывала — только я родился, а он в канун декабрьских морозов — хлоп, словно ума лишился. Ходит, бормочет, от людей шарахается, по лесу рыщет неделями, придет — весь в кровище, драный, рваный, мычит нечленораздельно. Как снега весной сошли — повадился на кладбище спать. День в Кривошеевке околачивается, а ночью — шмыг на кладбище. Ерофей, отец его, тогда еще во Христа веровал — уж он крестился, молился истово, да все тщетно. Плюнули — пускай мытарится сам по себе, убогий. И вдруг — как сгинуло. Заговорил Никола, но по-другому, иначе… В поле со всеми стал выходить, работать, с девками не знается, горькую не пьет… Чудачества выкидывать стал. Волка из лесу притащил больного, полумертвого. Выходил. Ходит за ним зверюга, как привязанный, на всех зубы щерит. Ночью Никола из ковша воды отхлебнет — и на пару с волком на кладбище. Травы разные собирать стал: одни сушит, другие настаивает. Хворь лечил всякую, роды принимал. Потом совсем чудеса стали — идут мужики в лес, на охоту, а зверь сам на них бежит. Собираются бабы в лес по грибы — Никола говорит: «Вон там, в рощице, грибочки поглядите, кажись, созрели». Идут туда бабы — и впрямь, грибные рассады находят необозримые. Ерофей, с радостей таких, опять вовсю креститься начал да поклоны бить Отцу небесному, только Никола его вдруг одернул. Теперь мне ведомо, а тогда никто не уразумел. Опал Ерофей, осунулся враз, почернел лицом… «Пойдешь?» — «Пойду!» И ушли они той ночью втроем на кладбище — Никола, волчара его и Ерофей…

Кладбищу нашему, кривошеевскому, триста лет, не меньше того. Оно и сейчас сохранилось, чую я его. Деревня вот не сохранилась, а могилки живут… Вот так, Борислав, Смерть — она поухватистей будет. Помни это. И просьбу мою не забудь, землицы принеси моей…

Двенадцатый день допросов (допрашивают Советы, московские)

Стоменов: — Знаешь, как Ольга наша баб неугодных изводила? Сейчас расскажу. В новую луну она собирала немного соломки и всю ночь куклу мастерила из всяких тряпочек. Тут самое главное при мастерстве — вообразить вражину во всех ее особенностях, чтобы духом ее куклу эту пропитать насквозь. Поспит Ольга немного, утром проснется, стол соберет, как обычно, сядет, но не съест ничего, только крошку от краюхи отщипнет. Посидит малость, уберет всю снасть, а затем на кладбище идет. Берет земли от самой старой и древней могилы, где женщина похоронена, и в дом землицу несет. В избе из четырех углов выберет самый темный и посыпет туда земли набранной. На другой день девка наша снова на стол соберет, посидит, кроху хлеба съест — и ничего боле.

Куклу смастеренную в уголок приладит, где земля могильная рассыпана. И вот так до полнолуния Оля на стол налаживает, и велено ей так, что чем ближе к полнолунию, тем богаче стол накрыт должен быть, а скушать можно крошечку от любой еды. И еще Никола строго-настрого запретил: «Скажешь, — говорит, — хоть слово вслух недоброе про неугодницу твою — сама издохнешь. За стол садишься — огляди все внимательно, принюхайся к каждому запаху, крошку свою съешь и на соперницу гляди неотвратимо. Злость в тебе с каждым днем просыпаться будет страшенная, а к полнолунию — испепеляющая, яростливая.

Всю ее отдай неугоднице, что в углу сидит у тебя в избе, — но ни слова вслух не скажи — помрешь». Давал ей Никола травочки специальные, высушенные, чтобы она в полнолуние в определенное время их зажигала. Перед полнолунием шла девка снова на кладбище наше кривошеевское, брала еще земли с могилки, только теперь свежую землю брала… Подсыпала эту землю в тот же угол избяной, а в полнолуние налаживала самый роскошный стол с самыми невозможными яствами, обязательно все свежее и горяченькое. Клала себе на тарелочку кусочек черствого хлебушка, откусывала и, больше ни к чему не притрагиваясь, подле вражины своей в углу садилась, травки Николы зажигала в горшочке — и сидит, не спит, сколько сил есть, пока в изнеможении не свалится…

Следователь (кивая): — Черная месса…

Стоменов: — А это вы, Сергей Дмитрич, как угодно называйте, хрен редьки не слаще. Знаете, не завидую я бабам тем, которые с Оленькой познакомились. Ладно, если померла просто. А как если нет? Это ж муки нечеловеческие…

Но дальше, Сергей Дмитрич, вы никак не угадаете, чему ее Никола наш науськал. Или скумекаете?

Следователь: — Мм-м…

Стоменов: — «Ты, — говорит Никола, — землицы положи, как обычно, сразу в полную луну, куклу изготовь и ладанку мою зажги. Дальше все само собой исполнится». Вот и вся арифметика.

Следователь: — Андрей Николаевич, растолкуйте непутевому, что за петрушка такая это — с могилами, с землей, с мертвыми… Почему Смертная Сила? Разве сила жизни слабже будет? Неубедительно как-то…